Людмила Зинкевич родилась в декабре 1929 года в Ленинграде. Семья – мама Клавдия Дмитриевна, папа Алексей Иванович и Людочка – жили на 2-й Советской улице в большой коммунальной квартире.

«На 2-й Советской улице в большой коммунальной квартире мы жили в двух смежных комнатах общей площадью 38 кв. метров. По тем временам (30-е годы) это было роскошно. Люди ютились по подвалам, чердакам или в комнатенках в огромных коммунальных квартирах, переделанных из «хором буржуев», - вспоминает Людмила Алексеевна. - Теперешнее поколение людей этого не помнит, хотя в городе еще много коммунальных квартир, в которых доживают свой век люди (настоящие петербуржцы) из прошлого века».

В квартире была ванная комната с медной ванной, которая отапливалась дровами. Тогда, говорит Зинкевич, в доме было печное отопление: во дворе у каждой квартиры был сарай с дровами, которые надо было купить, распилить, наколоть и сохранить на зиму. До войны жители квартиры использовали ванну по назначению. «Потом она не работала, потому что не было дров, и печку нечем было топить. А после войны сделали центральное отопление», - добавляет она.

Людмиле Алексеевне – под 90, однако воспоминания о далеком детстве свежи. Она прекрасно помнит двор, в котором проводила время за играми и забавами: очень большой, с утоптанной ногами землей до асфальтовой твердости. Трава выбивалась только у стен дома – это были хилые, пыльные росточки.

«В этом дворе мы, дети, часто играли все свободное время – в лапту, и другие игры с мячом. Я была ловкая и быстрая, запятнать меня было трудно. Увлекались скакалками, прыгали через веревку, «классики». Когда училась в третьем классе, мне купили самокат, и мы гонялись на самокатах по двору. По 3-й Советской улице движение было маленькое, а по нашей мощеной булыжником улице грохотали извозчики, развозя товары по магазинам. Это уже после войны улицу покрыли асфальтом, пустили троллейбус, стало шумно и суетно», - говорит Зинкевич.

А еще был Овсянниковский сад, куда маленькую Людочку водила гулять ее первая нянька «Нюня» (Нюра) – двоюродная сестра из Раменья. Сад был расположен напротив их дома, за пожарной частью. За садом – небольшой одноименный рынок, где продавали молоко и «всякие рукотворные поделки».

«Молоко привозили с Охты, там еще была сельская местность, жили финны, карелы. У нас была «своя» молочница, которая приносила молоко прямо в квартиру. А еще на рынке продавали деревянные, ярко раскрашенные игрушки – яички, матрешки, зверушки, а также раскрашенные веточки ковыля. Мне очень хотелось иметь эту красоту», - говорит Людмила.

Помнит Людмила Зинкевич и поездки на трамвае на Волковское кладбище – ее отец работал недалеко, на заводе московского промкомбината. Тогда это был пригород Ленинграда с двумя кладбищами – Волковским и Лютеранским. Людмиле, по ее словам, там было неуютно.

«У самого края Лютеранского кладбища было интересное надгробие, отлитое из чугуна: на высоком постаменте в натуральную величину лежал гусар, одетый по форме, кивер его лежал под головой. Лицо молодое, красивое. Когда мы бывали в тех местах, я просила маму пойти посмотреть это надгробие. Каково было мое разочарование, когда совсем взрослой я попала в те места и своего гусара там не обнаружила, - говорит Людмила. - А вот лет 5-6 назад мы, заехав в Александро-Невскую Лавру, зашли на Лазаревское кладбище. И вот, бродя среди надгробий прошлых веков, я вдруг наткнулась на моего гусара. Я радовалась, как будто встретила знакомого человека. Он также лежал на кивере, угол постамента был отбит во время войны, а он – молодой, красивый, спал вечным сном. Надпись была сделана на латыни. И все это держит память».

Известие о войне застало Людмилу и ее маму на даче в Сиверском. Мама и дочка тут же решили возвращаться в Ленинград. Люся собрала всех своих куколок и другие игрушки в одеяло, завязала узелком. Мама сложила вещи в огромную корзину, которую сторож дачного поселка взгромоздил на двухколесную тележку. Впрочем, это была не тележка – одно слово: поверх двух огромных колес размещалась несущая площадка. Поверх узла с вещами – швейная машинка «Зингер».

«И мы пошли с дачи на вокзал. Пешком идти – где-то полчаса, с вещами – медленнее. Сторож выбрал дорогу вдоль канавы. Дорога изрытая, рядом – аэродром, поэтому часто ездили машины. Мы шли, а по другой стороне тянулась цепочка людей – дачников с узлами, чемоданами, детьми. Все шли к поезду. Поезда были паровые, ходили редко, так что все торопились, - рассказывает Зинкевич. – Так получилось, что одно колесо заехало за край канавы и сломалось. Громадная корзина с вещами и нашей машинкой улетела в канаву. А она у вокзала была крупной, широкой. Поезд уже гудел. Сторож сказал, что все соберет и отвезет к себе домой. Мол, когда вернетесь – заберете. Мы так и сделали – сели на поезд и уехали в Ленинград».

Но на следующий день Клавдия Дмитриевна, вернувшись в Сиверское, помогала вернуться в Ленинград одной из родственниц, оставшейся на даче с грудным ребенком. Дальше судьба раскидала многочисленную семью по разным уголкам России. Людмила вспоминает, как ее отец – «честный коммунист», - подчинился приказу об эвакуации детей из города на Неве. Как рыдала, садясь на поезд на Финляндском вокзале, держа в руках котомку с белым батоном, леденцами и сливочным маслом в жестяной коробочке. Как это растаявшее при 25-градусной жаре масло вперемежку с размятым хлебом отдавала детям в оборванной одежде, стоявшим вдоль железной дороги. Ведь никто и предположить не мог, что очень скоро продукты из магазинов исчезнут, а Ленинград окажется на 900 дней в блокаде.

«Пока ехали, нам было очень весело. Мы смотрели по сторонам, нигде никакой войны не было. Мы с радостью бросали еду детям в ватниках вместо пальто, а они нам в благодарность возвращали букетики из пыльных придорожных цветов. Но, приехав в Валдай, нас отправили обратно – немец уже наступал. Мы вернулись в Ленинград, после чего нас повезли в сторону Буя, через Вологду еще дальше на восток. Наши вещички – маленькие чемоданчики, узелочки, положили на телеги, запряженные лошадьми, туда же сажали совсем маленьких детей. А я считалась уже большой, шла рядом».

Вдоль деревень стояли женщины с ведрами воды и кружками и давали ленинградским детям пить. День был жаркий, пыльный. Вскоре дети вместе с воспитателями пришли в уже пустующий дом отдыха на станции Пречистое, разместились в летних двухэтажных домиках с верандами. Столовая – в отдельном здании, были туалет, баня. Место красивое, отмечает Людмила Алексеевна. Она вместе с соседкой по дому разместилась на веранде – а как иначе, если речь идет о даче? Дети, они тогда не понимали, что происходит. Но спустя неделю-полторы продукты закончились, начали голодать. Спасались сырой картошкой: очистят ее, сполоснут в грязной луже и – в рот. Не удивительно, что многие заболели дизентерией. Людмила исключением не стала. Под лазарет определили одну из изб. За детками ухаживала пожилая медсестра, а помощницей у нее была дочь, по словам Людмилы, «немного не в себе».

«Нас лечили красным стрептоцидом. Моча и все остальное тоже были красными. В сенях стояли горшки, и мы медсестре показывали свои «произведения». Когда более-менее все пришло в норму, меня отправили в столовую за едой – нас кормили манной кашей. Она была, как клейстер, но помогла выжить. И вот стоим мы с детьми, разговариваем, и вдруг я вижу: в дверях стоит мама. Честно говоря, подумала, что у меня галлюцинации, - всхлипывает Людмила Алексеевна. – Это был август 41-го. Спустя мгновение вскочила на кровать, подпрыгнула, больно ударившись головой о потолок: мама, мама приехала!».

Вернувшись в Ленинград, семья затем отправилась в эвакуацию сначала в Челябинскую область в Кочердык, позже – в Казахстан. В Ленинград вернулись в 44-м.

«Таким мне запомнилось мое детство. Оценить политическую обстановку в то время я не могла. Как и все, я старательно вымарывала из учебников портреты вчерашних вождей и военных командиров. Очень хорошо помню портрет на всю обложку Блюхера, на него понадобилось очень много чернил. Троцкий, Бухарин, Каменев, Зиновьев – все они были «враги», - вспоминает Людмила то время. - Дома на эту тему никогда при мне не говорили. Много позже, уже после смерти Сталина, мама рассказывала, что в то время жили в постоянно страхе, для папы был приготовлен чемоданчик с вещами первой необходимости. Но обошлось».

Ирина Васильева